ЦСР: социокультурные факторы инновационного развития

В Москве ЦСР подготовил доклад, посвященный изучению влияния социокультурных факторов на проведение преобразований в стране.

imageКак указывают эксперты центра, в настоящее время выявлено существование связей между социокультурной спецификой общества и эффективностью работы формальных институтов, инновационным развитием, экономическим ростом и успешностью модернизаций, эффективностью различных систем корпоративного управления, условиями ведения бизнеса и развитости горизонтальный сетей и институтов гражданского общества.

Социокультурные факторы включают в себя многообразие неформальных институтов, связанных с ценностями и поведенческими установками, разделяемыми определенным обществом и медленно меняющимися во времени. Отдельное внимание уделяется фактору социокультурного разнообразия — прежде всего этнического, лингвистического и религиозного, — под которым понимается как относительная численность и состав групп населения, выделяемых по указанным признакам, так и особенности взаимной коммуникации представителей разных групп. Они могут оказывать влияние на социально-экономические процессы как на микроуровне (например, в пределах одного предприятия), так и на мезо- и макроуровнях (регион и вся страна в целом), что подтверждается также выводами многих международных междисциплинарных исследований.

Недостаточное внимание к социокультурным факторам, а тем более их игнорирование может приводить к ошибкам при принятии управленческих решений и неучету будущих последствий — как позитивных, так и негативных — реализуемых преобразований. Социокультурные факторы — своего рода маленькая гиря на весах, способная склонить чашу в одну или другую сторону, и неиспользование этой «гири», т. е. неучет социокультурных факторов, ведет к неэффективности процесса имплементации реформ и потерям общественного благосостояния, говорится в докладе.

Эксперты указывают, что в рамках подготовки документов стратегического развития России необходимо решить следующие важные задачи:

·        определить социокультурные факторы, способствующие (или препятствующие) инновационному экономическому развитию России и имплементации необходимых для этого преобразований;

·        определить регионы, в которых социокультурные факторы будут скорее способствовать (или скорее препятствовать) такого рода развитию и реализации соответствующих изменений;

·        сформировать рекомендации по проектированию преобразований с учетом социокультурной специфики населения России.

Все эти моменты нашли отражение в последней работе ЦСР.

Исследовательская часть доклада начинается с главы, посвященной анализу влияния социокультурных факторов применительно к России. Он проводился в региональном разрезе на основе открытых данных, а также собственных данных, собранных в ходе полевого количественного исследования в рамках совместного проекта ЦСР, Института национальных проектов и компании «РВК». Кроме того, имеющиеся данные о языковом, этническом, религиозном разнообразии населения России, исторические особенности развития отдельных регионов и данные по электоральному поведению граждан позволили сформировать комплексную классификацию регионов России с точки зрения факторов социокультурного разнообразия.

Результаты исследования позволяют говорить, что даже при существующем этническом, религиозном, социально- экономическом разнообразии общего у представителей разных регионов больше, чем различий, что свидетельствует в пользу единства ценностной и социокультурной среды всех регионов России. Тем не менее наличие статистически значимых различий в выраженности социокультурных характеристик в разных регионах позволяет осуществлять более тонкую настройку дизайна институциональных изменений и специфики их внедрения в разных регионах, что дает возможность повысить эффективность проводимых преобразований.

Комплексная классификация регионов России была сформирована по четырем группам.

В регионах первой группы родным языком большей части населения является русский, при этом население демонстрирует сравнительно более высокую готовность к изменениям, выраженную его большей самостоятельностью и активностью, готовностью к предпринимательской/ инновационной деятельности, и меньшую приверженность патерналистским ценностям.

В регионах второй группы родным языком большей части жителей является русский, при этом население в существенной степени демонстрирует приверженность патерналистским ценностям, занимает более консервативную позицию, что говорит об их меньшей готовности к изменениям и меньшей склонности к инновационной активности и предпринимательской деятельности в целом.

В регионах третьей группы существенную долю населения составляют люди с одним и тем же родным языком, отличным от русского. Практически для всех представителей группы характерен республиканский статус. Структура социокультурного разнообразия определяет риски возможной поляризации внутри региона, что обычно сглаживается существующей трансфертной политикой федерального центра. Помимо традиционных факторов разнообразия (этнического, лингвистического, религиозного), здесь необходимо учитывать более общее условие культурной идентичности населения данных регионов. Поэтому вопросы успешного проведения и адаптации изменений здесь носят более сложный, комплексный характер.

Наконец, в регионах четвертой группы присутствует большое число различных этнических групп, языки которых также, соответственно, различны. Все регионы данной группы имеют республиканский статус и близкое географическое расположение (Северный Кавказ). Структура социокультурного разнообразия демонстрирует высокий уровень фракционализации внутри каждого из регионов. Регионы данной группы также характеризуются особой трансфертной политикой федерального центра. Отдельные группы населения в рассматриваемых регионах имеют традиционный (иногда — архаический) социокультурный уклад, что требует особого и аккуратного подхода к выработке, планированию и адаптации преобразований, указывают эксперты ЦСР.

В докладе подчеркивается, что для формулирования предложений по проектированию преобразований с позиции социокультурных ограничений и возможностей России прежде всего необходимы такие системы, которые позволяют количественно оценить социокультурные характеристики той или иной группы населения. Для этого, как правил, используется подход Гирта Хофстеде, который оперирует социокультурными характеристиками, приложимыми к коллективному субъекту — населению страны или региона.

Помимо ценностных установок (в данном случае Хофстеде), возможности и ограничения для значимых изменений определяются такой социокультурной характеристикой, как социальный капитал. Он традиционно оценивается через три компоненты: уровень доверия, нормы гражданской кооперации и участие в добровольных ассоциациях. Поскольку имеющиеся данные по последнему показателю не годятся для оценки социального капитала в России (качество статистики низкое, невозможно оценить интенсивность участия в добровольных организациях), то дальнейший анализ проводится только по первым двум.

Эксперты представили результаты исследований для семи федеральных округов и Москвы. Анализ показал, что для России в целом характерен относительно низкий уровень бриджингового социального капитала (оцениваемый через вопрос о доверии незнакомым людям) при относительно высоком уровне бондингового социального капитала (оцениваемого через вопрос о доверии в семье). Согласно данным опроса, респонденты практически полностью доверяют своим семьям, но проявляют крайне низкое доверие как к соседям и людям, которых они знают лично, так и к незнакомым. Так, только 22% респондентов в среднем по выборке выразили согласие, что большинству людей можно доверять (для сравнения: в США так считают 34,8% респондентов, в Германии — 44,6%, в Швеции — 60,1%, в Южной Корее — 26,5%, в Турции — 11,6%).

При этом бондинговый социальный капитал в наибольшей степени проявляется в Южном, Центральном, Уральском, Сибирском и Северо-Западном федеральных округах и в сравнительно меньшей степени характерен для Приволжского и Дальневосточного федеральных округов, а также для Москвы. Бриджинговый социальный капитал в наименьшей степени развит в Южном, Сибирском, Уральском, Центральном и Приволжском федеральных округах.

Это говорит, во-первых, о дополнительных трансакционных издержках, которые вынуждено нести население при осуществлении любых экономических взаимодействий, чтобы компенсировать дефицит доверия и предотвратить риск недобросовестного (оппортунистического) поведения со стороны контрагентов. Во-вторых, о сравнительно низкой склонности к кооперации. В-третьих, о сравнительно высокой инертности общества: бондинговые связи, эффективные непосредственно для членов группы, могут создавать отрицательные эффекты для общества в целом, если подобные сообщества начинают преследовать собственные интересы в ущерб интересам тех, кто в эту группу не входит.

Такого рода результаты, говорят эксперты, важны при внедрении мер, которые могут затрагивать интересы бондинговых групп в широком смысле. В регионах с распространенным бондинговым социальным капиталом, где высока вероятность блокировки институциональных преобразований со стороны узких групп специальных интересов, требуется уделять дополнительное внимание информированию заинтересованных сторон о выгодах планируемых преобразований (для расширения числа стейкхолдеров, готовых поддержать изменения), а также проработке компенсационных сделок (материальных, статусных и др.) для проигрывающих сторон (для снижения эффекта).

Распределение ответов респондентов на вопросы, касающиеся норм гражданской кооперации (получения взятки, неуплаты налогов и т. д.) выглядит следующим: во всех регионах более 70% респондентов считают, что получение взятки с использованием служебного положения никогда не оправдано. Однако это единственное нарушение, отрицательно воспринимаемое представителями всех регионов. Процент людей, считающих, что уклонение от ответственности за ущерб, причиненный на автостоянке другому автомобилю, никогда не заслуживает оправдания, колеблется в зависимости от региона (от 39% в Республике Дагестан до 59% в Ленинградской области). Такая же картина наблюдалась в части ответов на вопрос о неуплате налогов, которую порицают от 31% жителей в Республике Дагестан до 51% — в Ленинградской области.

Самыми же безобидными видами нарушений, с точки зрения респондентов, являются проезд зайцем в общественном транспорте и получение государственных пособий, на которые человек не имеет права (никогда не заслуживающим оправдания считают соответственно менее 34% и менее 43% жителей во всех регионах). Таким образом, в целом для исследованных регионов характерна довольно слабая развитость норм гражданской кооперации, наиболее высокий — у жителей Ленинградской области. Интересно, что наиболее негативно респонденты относятся к нарушениям, которые, по-видимому, проецируют не на себя, а на власть предержащих (получение взятки). В тех же случаях, когда они могут с легкостью представить себя в качестве нарушителя, их представления «о плохом» становятся не столь категоричны. Кроме того, респонденты гораздо охотнее обманывают обезличенное государство (неуплата налогов, проезд зайцем, получение государственных пособий без права на них), чем своих сограждан (уклонение от ответственности за ущерб, причиненный другому автомобилю).

Эксперты приходят к выводу, что дифференциация регионов по данным показателям может использоваться при принятии решений относительно внедрения мер, предполагающих «презумпцию добросовестности» граждан и бизнеса, в том числе связанных с радикальным снижением административных барьеров и т. д., а также при проектировании преобразований, опирающихся на гражданскую активность и инициативность населения.

В следующей главе доклада рассматриваются группы поддержки и группы критического отношения к институциональным преобразованиям. Результаты опроса россиян ожидаемо показали, что отношение к преобразованиям — их целям, содержанию, способам проведения — в России неоднородно и варьируется в разных группах населения и регионах, говорится в материалах ЦСР.

Первоначально эксперты представили социально-демографический разрез потенциальных групп поддержки и групп критического отношения к институциональным преобразованиям. Для анализа были выбраны четыре значимые характеристики: склонность к изменениям, отношение к труду и связям для достижения успеха, склонность к гражданской активности и институциональное доверие.

Кластерный анализ, проведенный по данным характеристикам, позволил выявить три группы респондентов.

Первая — группа критического отношения к преобразованиям (28% опрошенных): ее члены характеризуются осторожным отношением к переменам, низким институциональным доверием государству, сравнительно низкой гражданской активностью и убежденностью, что ключевые факторы успеха — удача и связи, а не усердный труд. В этой группе больше доля людей в возрасте 45–60 лет и людей с низким уровнем дохода, а также жителей средних городов.

Вторая — группа поддержки преобразований «снизу» (эффективность реализации которых подразумевает активное участие граждан) (24% опрошенных): ее члены характеризуются наибольшей склонностью к переменам, умеренным институциональным доверием государству, высокой гражданской активностью и убежденностью, что ключевой фактор успеха — не удача и связи, а усердный труд. В этой группе больше людей в возрасте до 45 лет; граждан с высоким доходом и жителей крупных городов-миллионников.

Третья — группа поддержки преобразований «сверху» (эффективность реализации которых подразумевает наличие высокого институционального доверия государству) (47% опрошенных): ее члены характеризуются скорее осторожным отношением к переменам, умеренной гражданской активностью, крайне высоким институциональным доверием государству и незначительно преобладающим мнением, что усердный труд важнее удачи и связей.

Таким образом, согласно этим данным видно, что более двух третей россиян (71%) в той или иной форме поддерживают осуществление преобразований.

 

В то же время, комплексно анализируя результаты ответов россиян на вопросы «Какие задачи нужно осуществить в России в ближайшие 10-15 лет?» и «Решение каких задач сейчас не является первоочередным, что из перечисленного можно отложить?», исследователям удалось выявить потенциальные «размены» — от чего, прежде всего россияне готовы отказаться, чтобы максимально повысить шансы на реализацию самой приоритетной для него задачи. Самыми популярными формулами «размена» являются следующие:

·        ради «снижения уровня коррупции» 12,8% респондентов готовы поступиться амбициями по «повышению престижа страны в мире»;

·        ради «повышения темпов экономического роста» 12% могут отказаться от «вовлечения граждан в процесс принятия государственных решений»;

·        ради «повышения комфорта и удобства проживания в городах и селах» 11,6% также готовы отложить «повышение престижа страны в мире»

В следующих параграфах рассматривается отношение к институциональным изменениям в региональном разрезе. Разная степень поддержки преобразований в регионах обусловлена в том числе социокультурными особенностями их жителей: с одной стороны, степенью социокультурного разнообразия (отнесенностью региона к одной из четырех групп регионов описанных выше) и, с другой стороны, спецификой ценностей населения (выявленной на основе методики Гирта Хофстеде и других данных опроса), говорится в докладе.

Как указывают эксперты, учет социокультурного профиля населения и региональных различий позволяет оценить перспективность и приоритетность институциональных преобразований, степень их адаптируемости к конкретному региону, характер отношения к ним населения и тем самым обеспечить приятие изменений и их легитимность в глазах граждан. «Важно учитывать, что социокультурная специфика и, в частности, связанные с ней ограничения для развития не являются приговором для страны. Некоторые социокультурные характеристики могут быть изменены в течение 15–20 лет, что подтверждает опыт Японии и «азиатских тигров», осуществивших модернизационный рывок во второй половине XX в.», — говорится в материалах.

Таким образом при проектировании глобальных преобразований в стране необходимо одновременно решать «систему из двух уравнений»: во-первых, для обеспечения приятия институциональных преобразований населением в среднесрочном периоде следует опираться на текущие ценности и поведенческие установки; а во-вторых, для перехода на целевую траекторию развития в долгосрочном периоде следует предусмотреть систему мер, способствующих желаемому ценностному сдвигу.

Для решения второй задачи в последующих параграфах, исследователи предложили комплекс мер, в том числе путем формирования т.н. «промежуточных институтов» — через активизацию политической функции налоговой системы и повышение вовлеченности населения в государственное управление.